Мой герой, председатель Тверского клуба краеведов Борис Ротермель, большой знаток края, и край наслышан о его заслугах. Мы решили приоткрыть дверцу в мир этого человека, родившегося и выросшего в Твери, пережившего войну, узнать о самых ярких его встречах и воспоминаниях. Борис Николаевич предложил мне встретиться на Соборной площади. «А где это?» — сразу же опозорилась я. «У Путевого дворца, еще недавно она называлась площадью Революции», — объяснил мне краевед. Местом беседы мы выбрали Горьковку, и еще по дороге туда для меня началась экскурсия. Экскурсия по городу Ротермель.
«Нет истории — нет народа» — эти слова Ротермель произнес когда-то на одном из выступлений. Мысль, казалось бы, неновая, но не способная утратить свежесть до тех пор, пока есть люди, благодаря которым мы имеем представление об истории. Краеведение, которому Борис Николаевич посвятил более двадцати лет, представляется мне наиболее интересной главой этой многотомной энциклопедии — человеческой истории. Ведь одно дело, когда знакомишься с хронологией развития Руси или даже Тверского княжества, другое — знать, что по этой же улице, что ты каждый день ходишь на работу, прохаживался Салтыков-Щедрин, а может, Лемешев или Крылов?
— Я столько лет занимаюсь краеведением, но меня снова и снова посещает это необъяснимое чувство, когда прохожу мимо того или иного здания, историю которого хорошо знаю. Видите этот балкон? Чем он, по-вашему, особенный, кроме того, что изрядно покосился и его изящное чугунное литье изуродовано сваркой? В этом доме когда-то находилась гостиница, в которой любил останавливаться Некрасов, и вполне вероятно, что он выходил по вечерам на этот самый балкон, чтобы вдохнуть воздуха и полюбоваться на Волгу?
Свой первый глоток воздуха Борис Николаевич сделал в здании, где сейчас находится 1-я областная клиническая больница. Потом первый в Твери детский сад — это здание тоже стоит до сих пор, потом школа — где прежде был пансионат для беспризорников, а после — институт «Верхневолжье». Ну? Чем вам не экскурсия по городу и жизни отдельно взятого его жителя?
— Помню, от нынешнего Дома офицеров до драмтеатра стояли торговые ряды. Чего там только не было! И калашный ряд, и рыбный, и промышленный. А какие огромные румяные яблоки и маленькие нежные огурчики были на тех возках! Конечно, была барахолка. На одной из таких бабушка как-то продала ненужное барахло и купила мне фотоаппарат — в школе я увлекся фотографией и до сих пор снимаю, стараюсь оставить свидетельства того времени, в котором живу я. Может, потом кому-то это тоже будет интересно.
Сохранить свои первые пленки юному фотографу так и не удалось — они остались в сарае, сгоревшем, пока семья была в эвакуации. Это следующий пункт нашей экскурсии. Начавшуюся войну и не все восприняли всерьез — считали, что все это ненадолго и что результат предсказуем: наши победят. Наши победили, но далось это невообразимой ценой. Тем не менее воспоминания моего героя о том времени, как и любые другие, красочны.
— Это очень врезается в память — и хотелось бы забыть, а не можешь. Вот мы выезжаем из города на машине: темно, холодно, вокруг только огненное зарево пожаров? А вот я бегу по полю с красным мешком за плечами, который мне сшила мама из какого-то транспаранта, когда мы отправились в эвакуацию. Бегу, а над головой два немецких самолета — я со своим мешком для них, как мишень. Мне кричат: «Брось ты его, прячься!» А я толком и не понимал, что происходит, чтобы бояться?
По прибытии в Саратов маленький Боря заболел тифом. Десять дней без сознания, отсутствие сил и аппетита и мамины записки в больницу: «Ты только кушай, в этом все твое спасенье! Через силу, а ешь!» Одну из этих записок Борис Николаевич сохранил и позже сдал в городской архив. Зверский аппетит возобновился быстро и чуть было не сыграл с мальчишкой злую шутку, когда, найдя как-то целую буханку хлеба, он бросился ее поедать.
— Я аж давился, до изжоги! Благо доктор вовремя увидел, закричал, чтоб прекратил, и отобрал буханку. Это же ужасная нагрузка для слабого усохшего желудка.
Когда теперь Борис Николаевич вспоминает то время — война, первые годы после, студенческую пору, — ему на ум приходит вопрос: как им удалось выжить? И еще одна мысль — о пшенной каше.
— Я не припомню, что мы еще ели, кроме хлеба, который отпускался граммами, — говорит краевед. — Только после войны в студенческой столовке была пшенка, но только она, и каждый божий день! С тех пор я на нее смотреть не могу! Счастье было, когда однажды мама, радостная, принесла откуда-то свекольной ботвы, капустных листьев, еще какой-то травы и наварила щей. От щей там, конечно, было только название, но вкуснее ничего, казалось, не было!
Проникать в прошлое здания ли, памятника, улицы или династии — это для Ротермеля что-то интуитивное, как поиск чего-то своего. Забытого, потерявшегося во времени, но своего. Ведь мы, может, не всегда помним об этом, а иногда и не догадываемся, но мы причастны совершенно ко всему, с чем живем рядом, — через события, лично или через своих предков.
— Я всегда любил ходить по улицам любых городов, но заниматься краеведением серьезно начал, только когда времени побольше появилось, — на пенсии. Теперь, признаюсь, гуляю от случая к случаю, и не потому, что уже все про город знаю. Просто ходить по нему сплошное расстройство. Мы так кричим о сохранении русской культуры, а делаем для этого очень мало. Я по этому поводу много спорю с руководством самого разного уровня. Руководство краснеет, но с места ничего не двигается. А на меня еще и обижаются — слишком много критики с моей стороны.
Прямоту своего характера Борис Николаевич называет скорее своим недостатком, чем достоинством. Если высказанное не встретит поддержки — войной не пойдет, но при мнении своем останется. Далее — столь же строгая немецкая пунктуальность, планирование своего дня, чувство ответственности. «Если дал слово — расшибусь, а сделаю. Даже если речь идет о мороженом для ребенка», — говорит мой собеседник. Правда, строгость просит не путать с жесткостью и бескомпромиссностью. Быть внимательным к окружающим, принимать участие в их судьбе, думать о значении даже безобидного на первый взгляд слова Ротермель научился у человека, знакомство с которым считает большой удачей.
— После войны я учился в техникуме у Андрея Николаевича Коняева. Он произвел на меня сильнейшее впечатление. Интеллигент в самом истинном значении этого слова — лишенный какой-либо напыщенности, образованный, обходительный человек. Был простым в общении и умел ненавязчиво указать на недостатки. Поразительно, как он не обозлился, сохранил такое достоинство и человечность после того, как его жизнь фактически полетела в тартарары с приходом советской власти. Всему этому у него научился и я и всегда помнил его наставничество, когда позже сам стал преподавателем.
Главное правило, которого всегда придерживался мой герой, — не быть сухим педантом. Ни в обучении, ни в поведении, ни в отношениях со студентами. На экзаменах разговаривал, заставляя ребят думать. Чтобы было ясно — действительно он понимает, о чем говорит или просто транслирует заученный текст? Но все-таки учителем был строгим — много требовал и был беспощаден к списывающим. «Вы должны знать физику не для того, чтобы стать ученым, а чтобы понимать, почему белье сохнет! Знать элементарные вещи!» — говаривал Ротермель.
В конце экскурсии у меня возник только один вопрос: есть ли что-то, о чем жалеет мой собеседник? Что не сделано или сделано не так? Спросила, потому что в голове сложился образ человека, удовлетворенного тем, как прошли эти восемьдесят четыре года.
— Жалею, что детей мы народили мало — только двоих. Надо бы троих-четверых, не меньше, — улыбнулся Борис Николаевич.
После разговора мы покинули стены библиотеки, и каждый пошел по своим делам. Я шла домой по мосту и, обозревая открывающуюся панораму, обнаружила, что вижу город чуть-чуть по-другому. И даже когда первые впечатления от беседы с краеведом развеются и я вернусь в ежедневный мельтешащий ритм жизни, я все равно буду представлять Некрасова на том балконе дома на углу Советской и Свободного переулка.
Досье
Борис Ротермель родился в 1926 году в Твери. В 1945 году окончил Калининский индустриальный техникум, в 1951-м — Московский торфяной институт. Работал главным механиком торфопредприятия «Васильевский Мох», конструктором на Калининском заводе штампов имени Первого Мая, главным инженером автобазы №2 Калининского Совнархоза. С 1962-го по 1987 год преподавал в Калининском политехническом институте. Кандидат технических наук, доцент, автор более 20 научных работ по теплотехнике. С 1994 года возглавляет Тверской городской клуб краеведов, в 1999-м был избран заместителем председателя Тверского областного краеведческого общества. Ротермель автор многочисленных публикаций по истории г. Твери, истории рода Коняевых, жизни и деятельности Андрея Николаевича Коняева. Активно участвует в решении проблем сохранения архитектурного своеобразия Твери и увековечения памяти великих земляков.
Ольга Колоскова
КОММЕНТАРИИ